Муза

21 Февраля 2018

Предательство

"Я люблю тебя! Что произошло? Скажи мне, пожалуйста! У тебя кто-то есть? Я не нужна тебе? Скажи хоть что-нибудь!"

А он стоял и улыбался. Как-то отстранено, как будто чужой.

"Пойми, я люблю тебя, милый, люблю, люблю, люблю! Мне без тебя ничего не нужно. Я так люблю тебя..."

Она таяла под этим взглядом. Бросалась ему на шею, рыдала. Её горячие слёзы касались его кожи, она всхлипывала, содрогалась. А он молчал. И она с ума сходила от этого молчания.

"Сеня, Сенечка... Гений мой, гений, гений!" - её дыхание было горячим, она обхватила руками шею любимого, пытаясь согреть. Но он стоял холодным камнем.

Она не видела его взгляда, но точно знала, какой он: ласковый, трепетный - он оглядывал любимую мастерскую, как будто прощался.

"Сеня, Сенечка..." - её хриплый голос дрожал. Он аккуратно убрал её руки и отошёл.

Ирина смотрела на него глазами, полными слёз и тоски. Любовалась, упивалась им: всё в нём казалось прекрасным. Черты лица, тело, одежда - даже простая серая потёртая куртка казалась особенной. Она пахла им - художником! Гением.

"Сеня, Сенечка, Сеня..." - она плакала, мгновенно вытирая слёзы руками, прикрывала рукой вспухшие губы и снова твердила как в бреду: "Сеня, Сенечкаа!"

Мужчина, её мужчина. Холодный, отстраненный - он не подпускал её к себе, его взгляд был синим и колючим, как иней.
Он словно отдалял её от себя - Ира остро чувствовала это, ощущала кожей - в его глазах она почти слилась с линией горизонта.

Её раскрасневшиеся щёки превратились в прощальный закат, а помутневшее лицо растворилось в тумане.

Он написал её слишком много раз. И в последней картине она исчезла - ушла мягкой поступью с этого холста, не позволив окончить работу.

Руки дрожали, Ира скрестила их на груди. Глаза покрывались толстым слоем слёз, не желая видеть происходящего.

Арсений быстро ходил по квартире, собирая краски, сворачивая мольберт. Небрежно бросал какие-то вещи в сумку. Её губы дергались, она что-то шептала - то ли просьбы, то ли молитвы.

Хлопнула дверь. Она с грохотом рухнула на пол, сотрясаясь в сумасшедших рыданиях, захлебываясь слезами. Ирина хотела побежать следом, но истерика не дала этого сделать. "Сенечка, ты мой кислород, я задохнусь! Сенечкааа..."

Но он не слышал этого. Он её не слышал. Он не знал её душу, не спрашивал о её чувствах, не знал, сколько она терпела. Ирина для него всегда была только музой - он знал каждый изгиб её тела, нежные руки, угольные глаза, страстные губы, горячее дыхание, летящую походку.

Деревня

Крик петухов. Катя открыла глаза, улыбнулась и поцеловала мужа:
- Вставай, дорогой, рассвет сегодня прекрасен! Я уверена, он вернёт тебе вдохновение.
- Кать, я ещё посплю.
- Нет, рассвет слишком прекрасен!

Она подняла мужа и силой вытолкнула на улицу. Тот приземлился в кресло-качалку. Солнце медовым яблоком поднималось ввысь, забрызгивая холст неба чудными красками. А холст художника был пуст.

- Зачем ты подняла меня в такую рань? - в его голосе было раздражение. Он хмуро посмотрел на мольберт и уткнулся головой в руки.

Катя подошла со спины, запустила руки в его путанные волосы, стала взъерошивать их, гладить по голове и целовать в макушку.

- У тебя всё получится, я верю. Хочешь я приготовлю на завтрак что-нибудь особенное?
- Нет. Зачем ты снова вытащила сюда мольберт? Я больше не пишу! Ты что, не знала? Уйди от меня!
- За что ты так со мной, Сеня? Я хотела как лучше...

- Я просил никогда не называть меня по имени! Просил не вытаскивать мольберт! Просил, просил!? Как я тебя ненавижу! - он схватил её за запястья и больно сдавил. Катин подбородок задрожал, но она не проронила ни слова.

Арсений смотрел ей в глаза и злился ещё больше. Её руки побелели, и он с силой оттолкнул её. Отлетев назад, Катя упала на траву и ударилась головой о яблоню, с которой посыпались первые яблоки.

Она потеряла сознание, а он смотрел на неё и плакал. "Катя, Катенька, ведь ты ни в чём не виновата. Я просто псих..."

Вдохновение

Арсений сидел в больничной палате и вглядывался в лицо жены.

"Катюша, я должен тебе всё рассказать. ты должна простить меня. Простить, услышать. Ты должна жить!" - он ласково сжимал её руку, целовал и тёрся о неё щекой.

"Это было давно. Её звали Ира. Она была похожа на бабочку - хрупкая, яркая, будто порхающая.

От деда мне досталась прекрасная квартира под самой крышей. Мы жили в ней, а на чердаке у меня была мастерская.
Я часами сидел перед мольбертом, отвлекаясь только для того, чтобы сделать несколько глотков домашнего вина, которое она делала. Никогда не забуду его вкус.

Она была моей музой. Часами позировала, а когда совсем уставала, шла ко мне, садилась на колени, обвивая руками мою шею. Я вставал, подхватывал её на руки и нёс на крышу. Летние ночи напролёт мы проводили на этой крыше.

Она никогда не упрекала меня ни в чём. Я уходил в запои или вовсе пропадал из дому, а возвращаясь, видел её счастливое лицо. Она говорила, что жутко соскучилась. Постоянно называла меня Сеней.

Мы прожили вместе невероятные три года. Но однажды что-то пошло не так.

Она стала часто куда-то уходить, а на вопрос, где была, отвечала, что не готова рассказать. Когда-нибудь потом.

Я пытался следить за ней, но она постоянно ускользала из вида. Я спрашивал вновь и вновь, она доводила меня до истерик! Когда потом? В чём дело?

Я не мог так писать картины, мне нужно было, чтобы она постоянно была рядом!
А она только твердила: "Сенечка, я очень тебя люблю, поверь мне" - и плакала.

Я возненавидел её. И хотел уйти. Хотел сбежать, потому что не мог жить с мыслью о том, что она мне изменяет.
Я часто с грустью окидывал взглядом мастерскую, представлял, как буду без неё. Ира стала часто плакать. В тот день она плакала особенно.

Я больше не мог оставаться с ней. Её скрытность сводила меня с ума, я был уверен, что она меня предала - я не мог дорисовать её портрета. Я собрал свои вещи и ушёл.

Позже я узнал, что она ждала от меня ребёнка. Нашла подработку, чтобы подкопить немного денег. Ира не хотела мне говорить, чтобы я не чувствовал, что не могу её обеспечить. Не хотела отвлекать от творчества. А я был таким дураком, что даже ничего не замечал.

В тот день, когда я ушёл, ей стало плохо. Она упала, ударилась и потеряла сознание. И никого не оказалось рядом.

Она умерла из-за меня. Умерла она, моя муза! И мой ребенок.

С тех пор я не могу писать картин. С тех пор я не выношу слёз. С тех пор я не могу слышать своего имени.

Но я не хочу повторять своих ошибок. Катюша, ты ни в чём не виновата. Я люблю тебя. Как умею. Прости меня. Ты должна жить. Ты должна жить, слышишь?! Я не смогу без тебя..."

Он замолчал, поцеловал её руку и ушёл.

Вечером, любуясь деревенским закатом, он взялся за кисть. Руки сами стали выводить что-то на бумаге - быстро, ловко. Он не успевал осознавать, что делает. Арсений рисовал всю ночь. Иногда он не мог сдержать слёз от внезапного потока вдохновения.

К рассвету наброски картины были окончены. На холсте была написана Ирина.